Интервью для проекта http://abje.tk (С Павлом Ляховым беседовал Иван Спицын).

Найдутся ли люди, которые на серьезном уровне пытались бы визуально рефлексировать опыт таких отношений с миром, как практиковавшие его ребята из Emperor, Burzum или Dark Funeral? Какой может быть картина, задача которой изобразить все оттенки тьмы? Наш гость сегодня — Павел Ляхов; — художник, который над этим и работает. Заметьте — ни одной пентаграммы, будь они не ладны!

* * *

Здравствуй, Павел! Чувствую легкий привкус когнитивного диссонанса на языке. В работах и на портретах ты предстаешь мрачным и агрессивным. На фотографиях же из мирской жизни – вполне добродушным и миловидным. Как так? Работа над образом?

Павел Ляхов: Особенность знака зодиака (близнецы). Я, человек разносторонний, люблю повеселиться, погрустить, поглумиться, поработать и т.д.. Могу себе позволить выглядеть как угодно.

Как бы ты охарактеризовал общее направление своей работы?

Павел Ляхов: DARK-MODERN. Это скорее образ мысли, воплощающийся в моем искусстве. В большинстве своих проектов я обнажаю сумрачную суть вещей (где-то с иронией, где-то с депрессией и тоской), в конце концов, все что нас окружает родилось во мраке и холоде безграничного космоса.

Что это за «сумрачная суть вещей» и откуда берется уверенность в том, что ты ее обнажаешь?

Павел Ляхов: Термин «Сумрачный» понятен, поэтому использую его для обозначения «определенного привкуса вещей» привлекающего мое художественное видение. Нет необходимости иметь уверенность в том что что-то обнажаешь, просто все самой собой происходит.

У тебя не мало выставок, в том числе персональных. Как бы ты определил само понятие выставки? Что это за явление и чем оно является конкретно для тебя?

Павел Ляхов: В начале выставочной деятельности (2005 г.) понимание явления «выставка» было классическим: показ DARK-MODERN мира на ограниченных картинной плоскостью площадях в помещении галереи, удовлетворение юношеских амбиций. Сейчас для меня выставка это воплощение в реальности моего видения мира, для этого все средства хороши: живопись, видео, музыка, особенности выставочного пространства. Первые выставки были в виде сборных собраний картин, созданных на момент выставки – хаос мыслей образов. Это круто, но я пришел к тому, что лучше говорить в один голос – это более цельно. Сейчас каждая выставка — отдельный проект со своим наполнением и смыслом. Первые выставки можно сравнить с ковровыми бомбардировками, сейчас — это один снаряд большой мощности.

Ты явно симпатизируешь нетрадиционным способам экспозиции, вроде выставок в пещерах или на заброшенных заводах. Чем интересен для тебя такой подход? Какие перспективы ты видишь в подобного рода акциях?

Павел Ляхов: В продолжение мысли, начатой в ответе на прошлый вопрос: для воплощения моих проектов не всегда достаточно возможностей пространства галереи. Для многих проектов требуется особая атмосфера, которая есть в таких местах как руины промышленных зданий, пещеры и т.п. Хороший пример  работы с окружающим пространством был осуществлен в акциях проекта BLACKMEAT (Павел Ляхов и Константин Тарасов).  Зритель в подобных инсталляциях являются уже не зрителем, а участником, жертвой артпроекта, пожирающего его, подчиняющего его себе. Также очевидно достоинство площадок такого плана – возможность ни в чем себя не ограничивать – в ход идут любые средства – снег, вода, огонь, дым. Труднодоступность и травмоопасность таких выставочных площадок ограничивает число желающих посетить подобный проект, но это решаемо (естественно с эффектом от присутствия не сравнится) с помощью фото и видео документации.

Фраза «жертва артпроекта», если не обращать внимания на некоторую помпезность, звучит жирно и концептуально. Зритель, выходит, занимается некоторого рода самопожертвованием или же речь идет о насильной жертвенности?

Павел Ляхов: В рамках того же ЛЕСа, где человек рассматривался как жертва своего функционирования, он (человек) играл сам себя, блуждающего по опустевшему и разрушенному миру. Так что здесь понятие жертва, было концептуальным. Элемент самопожетрвования наверное тоже был, чтобы попасть на ЛЕС, надо было пройти определенную полосу препятствий.

Та форма безобразного (отвратительного), с которой ты работаешь, по-твоему это продолжение темы страсти Реального или же поиск трансцедентной формы безобразного, безобразного-в-себе?

Павел Ляхов: Не считаю форму, с которой я работаю отвратительной. И первое, и второе. Подобно скульптору, я отсекаю лишнее, и выделяю те свойства окружающей действительности, которые меня цепляют. Вкус моим работам задает окружающая среда. Наш северный климат, действительность, с которой хочешь — не хочешь, а соприкасаешься, определенно дает предпосылки в сторону темного искусства. Обратный пример из жизни: летом я ездил в палаточный лагерь для художников в Феодосию – лето, южный климат со всеми вытекающими не располагали для создания искусства в моем привычном понимании. Проводя лето в основном в нашей полосе, я практически не беру кисть в руки, солнце перетягивает на свою сторону, и я катаюсь на велосипеде по близлежащим областям, лазаю по развалинам социалистической эпохи, руинам церквей – это вводит меня в благородную грусть, рождает образы для работы в мастерской осенью. В своем творчестве я касаюсь и внутреннего психоанализа и обращаю внимание на глобальные грани отображения мира: энтропия, бесконечный холод космоса, бесящееся в хаосе и одновременно пребывая в спокойствии измерение теневой стороны действительности.

Дуализм макрокосма и микрокосма? Усматриваешь ли ты какую-либо связь между «большим» и «малым» мирами?

Павел Ляхов: Да. Связь естественно есть, эти миры являются частью друг друга. Как в физическом так и в философском смысле.

Существуют ли темы табу в искусстве вообще и в твоём творчестве в частности?

Павел Ляхов: Тем табу в искусстве нет. Искусство, это, пожалуй, единственно настоящая свобода. Таковой оно и останется. Другое дело, в том, что в разные времена не всем все можно показывать.

Если бы у тебя была возможность определить тему запретного в искусстве, что бы ты выбрал?

Павел Ляхов: В искусстве нет запретных тем, есть ограничения для его презентации. Адекватность восприятия искусства напрямую зависит от возраста и образования зрителя. В России с этим пока беда.

Я думаю, ты здесь недостаточно различаешь произведение искусства и само искусство. Произведение свободно, да. За него в полной мере даже автор не ответственен. Обратное с искусством. Сам социум несет ответственность, также как и возможность табу и запрета. Как бы ты связал запрет с ответственностью?

Павел Ляхов: Если искусство расценивать как тенденцию в рамках общества, то могу сказать, что если это искусство стало таким стремным, что выходит далеко за рамки морали, то это проблема не с искусством, а с обществом, которое породило такое искусство. Искусство обнажает пороки социума и дает возможность ему их увидеть. А фиксация проблемы есть полпути к ее решению.

Чем является для тебя само искусство? Какие характерные признаки ты выделил бы в той форме искусства, которую мы наблюдаем сегодня?

Павел Ляхов: Искусство, это жизнь. Вопрос емкий, потянул бы на тему кандидатской работы по искусствоведению. В России сейчас 2 фронта искусства. Первый — то, что сейчас называется contemporary art и выставляется в российских центрах современного искусства и продвинутых галереях опять же в Москве, Питере, Краснодаре, недавно в Воронеже и еще в паре-тройке городов. Второй — салонное искусство созданное на основе классической школы, то, что в России собственно народ под искусством и понимает.  Первое трудно для понимания, и требует умственных усилий для своего восприятия – чтобы его «проглотить» необходимо поработать головой (народ этого не любит), напрячь извилины, второе съедобно без особой нагрузки для мозга.

Чтобы сузить широкий круг ответа, расскажу на примере современных российских художников, выставки которых я посещаю. Характерные признаки: с одной стороны — подражание западу (от этого никуда не деться, глобализация искусства), с другой – мощное движение в сторону национальной идентификации (хорошо просматривается в творчестве моих коллег Романа Мокрова из моих сверстников, и как пример из более пожилого поколения – Ильи Кабакова, Александра Сигутина и др.), обнажение проблем связанных с войнами (Аслан Гайсумов, чеченский художник и др.), философская проблема смерти живописи – обратное утверждение отвоевывает Владимир Потапов и я в какой-то мере, отображаю мертвый мир с помощью живой живописи. В свете политических событий последних 5 лет широкий шаг набирает политическое искусство, в основном в форме акционизма. Вообще, если «зрить в корень», российское (так же как искусство ближнего востока – у них вообще занятие искусством подвиг в реальном смысле этого слова) современное искусство кажется более выстраданным, более депрессивным. Западное искусство – искусство «зажравшихся людей» – их проблемы высосаны из пальца (геи, феминистки и т.д.).

Современное искусство вышло за пределы  области внутреннего психоанализа и обращает внимание на мировые проблемы (так называемее актуальное искусство, обличающее конкретные проблемы и события настоящего, сегодняшнего времени), что в принципе правильно — кому интересны душевные страдания индивида на фоне общемирового хаоса. Как говорил мне знакомый искусствовед ГТГ, опираясь на опыт работы в музее – в музее останется искусство, отражающее время.

Развитие современного искусства в России связано  с его популяризацией в основном в Москве, Питере, Краснодаре, Перми и др. кр. городах. Так как в советское время искусство модернизма и постмодернизма было в запрете, в последние больше чем 20 лет мы наверстываем упущенное, в ускоренном режиме проходя то, что на западе считается уже классикой. Сейчас, открылось и успешно функционирует много школ современного искусства, особенно в Москве, появляются новые центры современного искусства. Это дает скачек в сторону развития -  появлению новых авторов, пониманию современного искусства. Так что, ситуация с художниками сейчас в порядке. Наше искусство поднимается на мировой уровень, теперь остается поднять на должный уровень российский артрынок (которого, по сути, нет) и платежеспособность и образованность населения в сфере искусства.

В который раз ты используешь термин «внутренний психоанализ». Что ты подразумеваешь под этим? Какое отношение твой термин имеет к классическому, фрейдистскому психоанализу?

Павел Ляхов: В контексте моих высказываний внутренний психоанализ это некое погружение в мой внутренний мир, погружение в «Ид» если по Фрейду.

Расскажи про своё увлечение black metal’ом. Какое место занимает это явление в контексте современности?

Павел Ляхов: Эта музыка меня вводит в транс. Люблю гулять по лесу, слушая музыку black – doom metal, атмосфера этой музыки сближает меня с природой, с вечностью, с космосом. Я превращаюсь в ветер, в камни в звезды. Я растворяюсь в этом мире, я чувствую каждую каплю, каждую былинку,  несущуюся во мгле. Во время работы в мастерской я часто ставлю такие группы как BURZUM, Limbonik art, Gehenna, Dark Funeral, Emperor, Morgion… Музыка раздает в моем мозгу яркие образы, и задает позитивный настрой во время работы над очередным произведением. Все мое творчество, по сути, продукт обработки окружающего меня мира через призму этой музыки. Я понимаю блэк метал слишком абстрактно (атмосферно, если можно так выразиться), я практически не вслушиваюсь в тексты.  Тексты сужают область восприятия и часто бывают наивны и порой глупы. В рамках моей практики: когда пишешь под алкоголем – идеи в голове может и появляются интересные, но воплощение страдает, в музыкальном угаре такой проблемы нет.

В контексте современности - black metal это уже классика андеграунда. Кстати, в последние три года вижу тенденцию возобновления творческой деятельности музыкальных групп, которые ранее прекратили свое существование. Это радует.

Как бы ты разделил понятия Автора и художника? На чем бы ты сделал упор? В каком соотношении, по-твоему, находятся эти понятия?

Павел Ляхов: В 1967 году Ролан Барт написал эссе «Смерть Автора», согласно которому он не рекомендовал использовать характеристики автора (его образование, религиозную и политическую принадлежность, биографию) в интерпретации его произведений. Автор и его детище – «разные люди». Проект имеет свою тему, цель, воплощение – у автора своя жизнь и история. Но! У всего есть корни и от них отказаться нельзя. Эффекта бабочки никто не отменял. Вся моя (наша) жизнь, творчество, поведение зависит от малейших моментов, случаев из прошлого, детства, прошлой минуты. Все, так или иначе, отражается на искусстве. Другое дело, что никто кроме самого автора этого точно не знает, да и автор, сомневаюсь, что всегда в курсе, почему все так, а не эдак.

Полагаю, концепция Барта создана, чтобы не допускать ошибок в интерпретации, основываясь на представлении об авторе (предвзятом отношении), чтобы получить мнение по данным, опять же, скорее всего на ошибочных впечатлений о произведении. Тут думаю надо рассматривать произведение и с позиции «Смерти автора» и с позиции, основанной на знании информации об авторе, тогда картина будет полной.

На что ты, конкретно как художник, рассчитываешь? Какие цели преследуешь, стараешься ли чего то добиться?

Павел Ляхов: Как художник рассчитываю на всемирное признание и мировое господство))); как человек – на получение удовольствия от самого процесса. По сути, произведение живет, пока ты его творишь, проходишь этот путь. Я погружаюсь в мир своего творчества, получаю от этого удовольствие. Готовое художественное произведение для меня не более чем забальзамированный труп, трофей, отсылающий мою память к живому процессу создания. Этот трофей ценен сконцентрированной в нем энергией.

Помимо получения удовольствия от самого процесса главная цель вырваться на мировой уровень, хочется поделиться с этим миром моими трофеями из мрачного мира.

Картину ты представил эгоцентричненькую и даже мещанскую.) В каком-то смысле, о смерти именно такого Автора писал Барт. Насколько ты эгоистичен?

Павел Ляхов: Я эгоист, и раб своего дара, если можно так выразится. Адский зуд изнутри вынуждает меня делать искусство. Так оно.

Каким образом, на твой взгляд, функционирует восприятие зрителя? Изменяется ли восприятие вместе с искусством?

Павел Ляхов: Как я писал ранее, восприятие напрямую зависит от подготовленности зрителя: возраста, образования, мировоззрения. Восприятие меняется по мере эволюции личности.

Какое место в твоих исследованиях занимает творчество душевнобольных? Есть ли принципиальное различие между «безумным» и «не безумным» искусством?

Павел Ляхов: Интерес тут исследовательский, творчество душевнобольных интересно для изучения течения болезни больного. При исследовании работ душевнобольных можно найти интересный материл для использования в создании произведений искусства. Изучал материалы, созданные душевно больными людьми, есть там интересные ходы, но они нуждаются в трезвой расстановке. Здесь художник должен выступать в роли врача (править балом), а не быть пациентом. Безумное искусство неуправляемо и зациклено – это утомляет. «Не безумное» искусство должно отчасти идти от безумного: сначала отпускаешь себя, растворяешься в искусстве, потом в определенный момент «затягивашь болты»: включаешь мозг, технику и т.д.

Хотел бы ты приобрести опыт сотрудничества с душевнобольным художником? Что бы ты сделал?

Павел Ляхов: Интересно было бы использовать «глубоких» психов в моих инсталляциях, чтобы они бродили по выставке среди зрителей. Это интересно своей неуправляемостью.

Кажется, не все оказались бы довольны такой идеей. В большей мере по этическим соображением. Насколько лично ты готов переступать нравственно-этические нормы ради искусства?

Павел Ляхов: Психи бы подвоха не заметили, а как эксперимент было бы интересно. Тормоза имею. Есть проекты и идеи, которые по нравственно этическим соображениям не обнародываю, пока.

В каком соотношении может находится искусство с политикой? С наукой? С философией?

Павел Ляхов: Отвечаю по порядку: с политикой – почему бы и нет, сейчас актуально политическое и протестное искусство (настоящего искусства я в этой области не видел, все-таки политика — дело, далекое от искусства); с наукой искусство связано причинно-следственной связью: искусство берет от науки материалы идеи вдохновение, наука берет от искусства идеи и вдохновение. Сейчас искусство все больше сближается с наукой. Философия и искусство связаны до такой степени, что иной раз границы смываются, особенно в современном искусстве.

В какой области эстетики преуспевают наши соотечественники? Как ты думаешь, с чем это связано?

Павел Ляхов: Если касаться современного искусства, то это, наверное, протестное искусство и концептуализм. Мы умные, на нас давит не идеальность политической системы, ей интересно противостоять – тут есть реальные проблемы, которые некоторые активисты пытаются решать с помощью искусства. Потом — эти области не требуют больших бюджетов.

Как ты относишься к массовой культуре? Какие функции она выполняет? Следует ли с ней бороться?

Павел Ляхов: Наблюдаю, смотрю, фильтрую. Бороться с культурой категорически нельзя, надо бороться с бескультурьем.

Какие функции на основе вышесказанного ты бы приписал художнику?  

Павел Ляхов: - сеять разумное, доброе, светлое

- уничтожать

- созидать

- бороться

- просвещать — открыть глаза затасканному работой и бытом зрителю

- нести свой крест посредника между вечностью и миром…

Сворачиваемся. Как молоко. Спасибо за беседу!

Павел Ляхов: Рад был побеседовать, спасибо за интересные вопросы.

…

Официальный сайт Павла Ляхова: www.pavel-lyakhov.ru

Беседовал: Иван Спицын

Материал взят с сайта http://abje.tk

Назад в раздел ПРЕССА/РЕЦЕНЗИИ>>>